Но когда она собралась открыть рот, то почувствовала, что язык отказывается повиноваться. Так где же, между прочим, мой дом? В Брайтоне, где живет мать, где весь первый этаж занят помещениями для пациентов? Или захламленная квартира отца в Бейсуотере, где все пропитано пылью? А может, та гостиница, куда она должна вернуться, чтобы увидеть Берта и объяснить, почему она сбежала?
— Что может произойти между нами? — повторила девушка совсем тихо. — Только то, что ты отвезешь меня на берег, а там выяснишь, кто я такая?
— Так кто же ты такая? Возможно, тебе надо как следует напрячь память еще раз. — Он продолжал смотреть на залитый солнцем берег. — Итак, ты говоришь, что отправилась в море…
— Д… да, — согласилась она, ненавидя себя за то, что заставила его тратить силы на решение проблемы, которой, в сущности, не существует. — Отправилась в… темноте.
— Это уж точно, в темноте. — Он посмотрел на нее. — Однако была ли ты одета?
— Я… я не знаю.
Лилит опять солгала, и от этой лжи неприятно забилось сердце. Кто может обвинить его в том, что он старается держаться от нее подальше, после того как она вела себя столь вызывающе? Да и сейчас не лучше, поскольку одна ее ложь громоздится на другую. И все же, понимая это, она не собиралась останавливаться.
— Может быть, на мне была блузка? — продолжала она хитрить. — Бикини…
— Люди, которые утром убирали пляж, нашли купальник. — Наконец-то он повернулся. — Два предмета в цветочек.
Незнакомец скрестил руки на широченной груди. Лилит робко взглянула на свои маленькие груди.
— Ты видел купальник?
— Он голубой с белыми цветами.
— Я… думаю, что это не мой.
— Его нашли у самой кромки воды.
— И отнесли в полицию?
— Неужели не можешь припомнить, была ли ты в нем? — Перебил он ее. — Или ты его сняла?
Девушка молчала. Ей нечего сказать, разве только еще раз соврать.
— А не можешь ли ты припомнить, как оказалась здесь, на побережье? — допытывался он. — Или хотя бы почему? Ну и конечно же — с кем? С родителями, о которых говорила? Если так, то они в настоящий момент сходят с ума, волнуясь за тебя.
— Если бы они были здесь, — торопливо затараторила она, — если бы у меня были родители, разве я чувствовала бы себя такой одинокой?
Лилит опустила голову, не выдержав проницательного взгляда мужчины и стараясь определить, как он воспримет ее доводы. Когда она решилась взглянуть на него, то с удивлением увидела, что его бицепсы вздулись от напряжения, а сам он согнул туловище, почти касаясь руками колен, словно старался справиться с какой-то трудностью.
— Ты создана для любви. — В нее вонзились антрацитовые глаза. — Разве ты не могла приехать с любовником?
— Неужели это не одно и то же? Разве я чувствовала бы одиночество, будь у меня лю… — Она не договорила, брезгуя произнести это слово в отношении мерзавца, который завлек ее сюда. — Ну и что, если бы я приехала сюда с мужчиной?
— Вы могли повздорить…
— Конечно, могли!
Если бы она осталась с Бертом той ночью, то только небесам известно, что бы они наговорили друг другу! Во всяком случае нетрудно предположить. А так ему оставалось только сообщить о ее исчезновении. Конечно, если сочтет нужным… сообщить об этом. Ну конечно же Берт именно так и поступил! Описал ее приметы, назвал имя и указал обстоятельства, при которых она пропала. На основании его заявления полиция приступила к поискам. Лилит в замешательстве посмотрела на собеседника.
— По-моему, и в этом я убеждена, ты знаешь обо мне все подробности, — нервно проговорила она.
— Ты уверена, что твой любовник не огорчился, когда ты покинула его?
Берт огорчился? Она постаралась представить, как он мог бы при этом выглядеть, и, подумав, отвергла такое предположение. Но с какой стати ее собеседник задает подобные вопросы? Почему крутит и вертит, ничего не говоря о том, что ему известно на самом деле? Что-то скрывает? А кажется таким прямодушным и откровенным… «Обеспокоенные родители, огорченный любовник!» Неужели нельзя сказать прямо? Кто же, наконец, сообщил полиции о ее исчезновении?
Однако собеседник воздержался от дальнейших расспросов. Он выпрямился и с таким удовлетворенным видом огляделся, словно несказанно рад, что на море установился полный штиль. Затем громко крикнул. Лилит обернулась, стараясь понять, почему он кричит. К их судну приближался белый ялик с двумя симпатичными рыбаками. Один, явно старше сорока лет, что-то ответил на приветствие, а другой — юноша — продолжал работать веслами.
— Это твои друзья? — спросила она и видя, что у обоих рыбаков темные волосы и глаза, поинтересовалась: — Может, родственники?
— Нет, просто мы знаем друг друга.
Он прокричал знакомым что-то еще. Юноша бросил весла и уставился на Лилит с откровенным любопытством, а пожилой что-то произнес. Ей показалось, что это было имя, или что-то шутливое. Она повторила эти слова про себя, и, кажется, у нее неплохо получилось. Короткий обмен любезностями окончился, юноша снова принялся грести, и ялик стал постепенно удаляться.
— Они из Картахены. Это совсем рядом. — Ее спаситель говорил быстро и немного невнятно.
— Вы очень похожи, — сказала Лилит, когда ялик удалился на приличное расстояние. — По-моему, они как-то назвали тебя. Кажется, — она постаралась повторить услышанное, — Хосе Су…
— Хосе Суарес. Это мое имя. — Внезапно, без видимой причины, он взглянул на нее, словно о чем-то догадался. — Тебе оно известно?
— Мне кажется, что я когда-то его слышала. — Перед ее глазами опять возникли женщины в летних одеждах, окружавшие его, и вновь она не могла вспомнить, точно ли это был он.